Аркхэм. Мрачное место с дурной репутацией. Больница, ставшая для душевнобольных огромным миром, что нашел свое отражение в маленьких камерах. Она принимала под свое крыло всех, кто заплутал в коридорах безумия, так и не найдя выход обратно. О, эти стены, пол и потолок были пропитаны безумием, здесь оно удваивалось, возвращаясь к ее обитателям новыми кошмарами, ужасом, навсегда застывшим в расширенных и остекленевших зрачках.
Время здесь не существовало - постояльцам Аркхэма оно попросту было не нужно. Все они находились каждый в своем собственном мире, там, куда так желали попасть лечащие доктора-психиатры, проводя сеанс за сеансом. Но, увы, этот мир был скрыт от чужих глаз. Ручка с синими чернилами старательно выводит размашистые закорючки на чуть пожелтевшем листе бумаги. Диагноз. Приговор или же спасение - каждый решал для себя сам. "Психически больной", - подытоживает человек в белом халате, закрывая пухлую тетрадь. Слова, за которыми спрятано так многое. Никто никогда не разгадает, почему один пациент в память о каждом совершенном убийстве, оставляет метку на своем теле, второй убивает лишь только по праздникам, а третий представлял себя Безумным шляпником, напаивая каждую "Алису" галлюциногенным чаем.
Интенсивная терапия. Темные коридоры, усиленная охрана, горький запах препаратов, смешанный с криками и тихими стонами. Особенное место, предназначенное для особенно опасных пациентов. Именно в этом отделении содержался тот, чье имя повергало всех жителей Готэма в пучину животного ужаса.
Джокер.
Ему была отведена крохотная камера, стены которой были обиты мягким войлоком. Если бы кто-то в данный момент решил посетить безумного маньяка, то увидел бы как он спокойно лежит на узкой кушетке, уставившись, немигающим взглядом зеленых глаз, в темноту.
Удивительная вещь эта темнота. Она то сужается, сдавливая легкие и не давая вздохнуть, то расширяется до размеров вселенной, давая мимолетную возможность забыть о неудобной скамье и смирительной рубашке, не позволяющей лишних движений, отчего спина быстро затекает и ноет, поэтому приходится часто ворочаться.
Проведя долгое время в замкнутом пространстве быстро учишься распознавать и запоминать малейшие детали. Так пару часов назад разносили ужин, если это можно им назвать, а значит сейчас был уже вечер. Скоро медперсонал начнет свой ежедневный обход по палатам и крики особенно буйных затихнут.
Топ, топ, топ, топ, топ...
Негромкие, но отчетливые шаги где-то вдалеке донеслись до его слуха, заставив насторожиться. "Неужели кто-то умудрился выскользнуть? - мелькнуло в голове клоуна, но внутренний голос тут же опроверг это мимолетное предположение: - Нет, пациенты Аркхэма ходят босяком". По крайней мере те из них, что содержатся в Интенсивной терапии. А это, совершенно очевидно, был звук крепких грубых ботинок, чью ударную мощь успели почувствовать на себе многие заключенные, и с тех пор безошибочно распознают их стук. Охрана. Значит его ждет очередной сеанс с доктором.
И вот шаги уже совсем близко. Вначале по ту сторону двери слышится возня с замками, а потом дверь приоткрывается, разбавляя темноту камеры слабым светом из пустого коридора. Свет не яркий, но Джокер поневоле жмурится на пару секунд - обычное дело с непривычки.
- Подымайся, клоун! - один из двух громил махнул в сторону Джокера, так и не решаясь подойти ближе. - С кем я разговариваю? Вставай давай! А... хрен с тобой. Джефф, бери его под локти.
- Что? С какой это кстати? - сразу возмутился Джефф, с опаской поглядывая на клоуна-психопата.
- С той, что смотрит он именно на тебя, - негромко гоготнул первый, переводя взгляд на забившегося в угол маньяка с зелеными волосами и бледной кожей. Его рука нервно похлопывала кобуру на поясе, что выдавало замаскированный страх.
Его товарищ не сдвинулся с места, глядя как Джокер, чуть склонив голову, не моргая, уставился на него из своего угла, где сидел наполовину в тени, поджав худые ноги. Белки его глаз усеивали многочисленные лопнувшие капилляры, отчего взгляд маньяка казался еще более пугающим, и охранник невольно задался вопросом, как долго этот парень вообще способен не моргать, смотря вот так и игнорируя резь в глазах? Или не чувствуя ее? Ощущая, как от этого зрелища на лбу выступает предательская испарина, он сглотнул ком в горле и поспешно отвел взгляд.
Второй громила торжествующе ухмыльнулся испугу приятеля.
- Вот видишь, ты его интересуешь больше, - ехидно заметил он. - Тебе его и вести.
Здоровяк пнул дверь ногой и с силой втолкнул заключенного в слабо освещенную просторную комнату, понимая, что тот не удержится на ногах. Скорчившись на полу, клоун устремил цепкий взгляд зеленых глаз, в которых мелькнуло что-то недоброе, на самодовольную морду охранника... здоровяк сглотнул и, словно опомнившись, резко поднял Джокера, усадив его за одинокий стол посредине комнаты и снял сдерживающий намордник, а после поспешил быстро ретироваться.
- О, вы такие заботливые, мальчики! Я этого никогда не забуду. - слова ударили в спину охраннику и он, чуть обернувшись, увидел злорадную, наводящую ледяной ужас улыбку практически от уха до уха. Джокер, наблюдая за тем с каким видом громила захлопнул за собой дверь, заливисто захохотал, запрокинув голову назад.

Война - это самое страшное испытание из всех, которое может тяжелым грузом опуститься на хрупкие плечи любого человека и безжалостно сломать его, переломив пополам. Война не знает пощады. Для нее едины все, будь ты взрослый или ребенок, старик или молодой. Она откроет любые двери и войдет в твой дом, забрав все самое ценное, что у тебя есть. Жизнь. Твою или твоих родных. И неизвестно, что ужасней – наблюдать за этим со стороны, не в силах что-либо сделать, или же оказаться в самом эпицентре адской бури?
Гермиона четко понимала, во что они ввязываются, отправляясь на поиски оставшихся крестражей, которые, несомненно, были полны неизвестности и опасности. Не было нужды объяснять девушке серьезность и ответственность всей ситуации. Черная метка нависла не только над магическим миром; она читала газеты каждый день, подолгу вглядываясь в строки, говорившие о пропавших без вести людях. Это был сигнал о начавшейся войне, в которую, как в болото, без шанса на спасение, оказались втянуты и магглы и волшебники. Где-то в немагическом Лондоне взрывались дома и обрушивались мосты, которые должны были стоять веками; люди списывали это на природные катаклизмы, но правда была намного страшнее. Пожиратели вышли в открытое наступление, сметая все на своем пути, не щадя никого и ничего. 
Как сейчас ее родители, все ли с ними в порядке? Когда она стирала им воспоминания, Гермиона была уверена в том, что тем самым защитит их. Но, теперь, она уже, ни в чем не могла быть уверена. Каждый день она уверяла себя, что они далеко, и в Австралии их никто не будет искать. Она убеждала себя в этом каждый раз перед сном, словно читая некую молитву и надеясь на лучшее.
С того самого теплого летнего дня, когда она, смахнув подступившие слезы, попрощалась с родителями, Гермиона решила, что, во что бы то ни стало, она будет сильной. Она справится. Ради себя... и родителей.
Она пообещала им быть сильной, но не смогла. Наверное, даже у самого стойкого человека бывают такие моменты, когда в тебе что-то ломается и шумно осыпается вниз. Прошло уже три дня долгих с момента их пребывания в коттедже "Ракушка". И третий день подряд она просыпается в холодном поту от собственного крика, режущего по ней, словно нож... кинжал в руках Беллатрикс Лестрейндж. Ужасы той ночи в поместье Малфой-Менор не собирались так просто отступать, снова и снова оборачиваясь ночным кошмаром. Она слышала крики, смех своей мучительницы, чувствовала ее горячее дыхание рядом и холодную сталь на шее. А потом возвращалась боль, и мир раскалывался на тысячи кусочков, словно стеклянный шар, упавший на каменный пол. Уже не осталось слез, казалось, внутри у нее что-то вырезали, а, в образовавшуюся полость, поместили боль. Жгучая боль вгрызалась в тело, подобно тому, как хищник в свою жертву. Она просила остановиться, сжалиться, но все повторялось вновь. Крик и смех сливался в жуткий унисон, и ей уже было не ясно, где сон, а где реальность. Но этот кошмар всегда обрывался так же быстро, как и незаметно пробирался в ее сознание. Тело болело, и Гермиона всегда с опаской осматривала свои бледные руки, словно боясь увидеть на них свежие порезы.
Вот и сейчас, она снова проснулась слишком рано, наблюдая, как первые лучи солнца начинают раскрашивать розовыми красками небо и прогревать воздух. Гермиона открыла окно, и в комнату ворвался легкий прохладный ветер, заключив девушку в свои объятия. Он пах свежестью и морем, и она облизнула губы, в надежде ощутить на них приятный соленый привкус. Где-то недалеко шумело море, и звуки волн успокаивали, прогоняя все ночные кошмары.
Говорят, надежда умирает последней. Рассматривая пейзаж за окном, Гермиона чувствовала, как внутри нее заполняется та самая пустота. Нет, она не сдастся. И не сломается. Она дойдет до конца и сделает все, что будет в ее силах. Ногти впились в ладонь - так сильно она сжала кулаки. Но боли не было.
Она должна бороться. Они все должны бороться. И, тогда никто не сможет сломать их. Нужно собраться и завершить начатое. Слишком многих забрала с собой война, но, что будет, если они решат опустить руки? Им всем было нелегко. Гермиона знала, что Рон переживает за своих родителей, братьев и Джинни, не меньше, чем и она за своих маму и папу. Тревогу невозможно скрыть даже за улыбкой, она отражается в глазах. А Гарри… Магический мир стал для него единственным родным домом, разве нужно было тут пояснять что-то еще?
Граница, когда отступать уже просто некуда, была давно пройдена. Пути назад нет, и они это понимали. И теперь они будут действовать еще решительней. Время пошло.
Гермиона чуть улыбнулась, глядя на черную, как и душа Беллатрикс, волшебную палочку, мирно лежащую на прикроватной тумбочке. Кажется, она знает, что нужно делать... Порой, даже самый безумный поступок может обернуться спасением. Да, и когда они действовали иначе?

Что за дивный сон! Бильбо глубоко вдохнул полной грудью, наслаждаясь окружавшим его чудным местом, которое даже во сне было не менее прекрасно, чем и в реальности. Ночь спустилась в обитель эльфов, рассыпав над долиной мириады звезд. Это было поистинне прекрасное зрелище. Для хоббита здесь, в Ривенделле, все было прекрасным и будь его воля он остался бы жить в Имладрисе навсегда, настолько это место запало ему в душу. Отчасти в этом были "виноваты" и эльфы, удивительный народ, казалось бы, знающий обо всем на свете. Бильбо нравилось слушать их истории и песни и, когда пришло время раставаться, ему было очень грустно, но он надеялся, что когда-нибудь посетит Ривенделл снова.
Злу не было места в обители эльфов, и даже во сне Бильбо ощущал, как все тяготы похода уходили, оставляя на душе лишь покой и умиротворение. Ночь была теплой, а легкий, почти невесомый ветер, приятно разбавлял ее своей прохладой и запахом цветов. Хоббит пошел вперед, неспешно ступая, словно боялся спугнуть свои собственные сновидения и проснуться. Все было настолько реальным, что просыпаться ему вовсе и не хотелось, он с упоением рассматривал все вокруг себя. Бильбо прошел по коридорам, спустился по небольшой резной лестнице и оказался в саду над крутым берегом реки. Как же красиво, что дух захватывает! Долина внизу была полностью залита чернилами ночи, а где-то вдалеке шумел поток, падая с отвесных скал.
Он настолько был очарован, представшим перед ним видом, что даже не заметил недалеко от себя другую фигуру. Это была эльфийка, но Бильбо не знал ее имени, он видел ее впервые. А когда хоббит подошел чуть ближе, то замер от удивления и от нахлынувших на него чувств. Она стояла неподвижно и на лице ее играла легкая улыбка. И не было на всем белом свете слов, которыми он мог бы описать ее красоту! Ее длинное белое платье словно было соткано из лунного света, а волосы золотыми нитями спадали по хрупким плечам. В ее глазах была мудрость, а лицо ее было молодо и прекрасно. Но даже эти слова не могли выразить всех тех чувств, что ощущал Бильбо, когда смотрел на нее...
Казалось, прошла вечность, после того, как он решился заговорить с прекрасной незнакомкой.
- П-простите... - Слова предательски застряли в горле и ему пришлось отвести взгляд, быстро вздохнуть и мысленно собрать волю в кулак (как никак ему предстоит встретиться с драконом, а он боиться задать вопрос в своем собственном сне). - Позвольте спросить кто вы? Не сочтите за недружелюбность, но я сейчас сплю и мне было крайне интересно узнать ваше имя, ведь я не встречал вас прежде, прекрасная леди...

Утро разлилось по небу розовыми красками, и солнце своими лучами тянулось сквозь деревья, пытаясь хоть немного согреть промерзлый, колючий воздух. Снег, словно решив передохнуть, перестал идти еще ночью, и небо было чистым. Мира Рид, ступая по холодной земле, и то и дело умудряясь проваливаться в снег, перемешанный с черными листьями, возвращалась назад. Щеки ее раскраснелись, и девушка чувствовала, как лесной холод вгрызается в ее кости, словно хищник когтями и зубами в свою добычу. Она старалась идти как можно быстрее, но холод и лед сковывал движения, а ветер, дувший в лицо, при каждом вдохе забирался все глубже и глубже.
"Есть вещи, которые невозможно изменить". Тихий голос отца звучал у нее в голове, вороша старые воспоминания. Хоуленд Рид с самого детства рассказывал своим детям о судьбе и неизбежном, о жизни и смерти, об огне и льде. Девушка помнила старые сказки, рассказанные на ночь, где между истиной и вымыслом была невесомая грань, помнила разговоры, порой слишком серьезные, чтобы быть понятыми детьми... Помнила она и то, как внимательно слушал отца Жойен, пытаясь впитать каждое его слово. Серьезный и мудрый не по годам - как же они с Мирой были непохожи и одновременно едины! Вас соединяет судьба, часто повторял отец. Судьба же привела их в Винтерфелл и сюда, за Стену. Брат с самого начало твердил, что нужно найти трехглазую ворону, что это их цель. И что же вышло в итоге? Этого ли они желали? Глядя на Бриндена Риверса, ставшим одним целым с чардревом, в глубине души Мира понимала, что эта же участь ждет и маленького принца, но отчего-то боялась признаться в этом сама себе. "Ты будешь летать..." - взирая красным глазом, с губ, поросших мхом, слетают эти слова, словно сухая листва с дерева. Глупо было скрывать, что Мира, как и Бран надеялась, что ворона из снов сможет помочь ему. Она видела разочарование, на мгновение промелькнувшее в его глазах, и ей стало жаль маленького Брана. Не этого они желали, пройдя весь этот путь. Нет. Что бы сейчас сказал их отец?
Где-то рядом каркнула ворона, хлопая крыльями, и Мира резко развернулась, крепко сжимая острогу. С малых лет обучаемая охоте, она чувствовала себя намного уверенней с оружием в руках. Быть может это Холодные Руки вернулся, чтобы помочь им? Она огляделась, пытаясь заметить среди черных веток хоть какое-то движение. Три месяца провели они в пещерах Детей Леса в бездействии. Это было слишком. Даже для нее. По началу это было интересно, да и кому не будет интересно, когда сказки оживают на твоих глазах? В пещерах было тепло и сухо, там была река, в которой плавала слепая белая рыба, мерзкая на вид, но съедобная, да и ладно. Но, все же странное чувство точило Миру, подобно тому, как жук точит старый пень. С каждым днем ей становилось все не уютнее и не спокойней, она видела мрачное лицо брата, заглядывала в его зеленые глаза и понимала, что он ощущает тоже самое. Когда же Жойен признался ей, что даже он не знает, что делать дальше, Мира не выдержала и заплакала. Но вытерев слезы, решила - больше ждать нельзя. Она ушла на поиски Холодных Рук, да хоть кого-нибудь, даже одичалых. Она искала неделю, но так никого и не нашла. Мира дошла до той самой маленькой деревушки, где они когда-то остановились на привал, но там было все также пусто. Ветер, как единственный житель, гулял среди голых стен. Сейчас ворона пробудила в ней надежду, что это Холодные руки рядом и уже надеялась увидеть огромного лося и его хозяина. Это было так странно - девушка искала того, кому больше всех не доверяла с самого начала их путешествия за Стеной. Кто он такой? Что он такое? Всякий может нацепить на себя чёрный плащ. Кто угодно, любая тварь... Нет, это всего лишь тени. Видимо, не судьба. Хотя, что они вообще знали о судьбе?
Девушка старалась идти как можно тише, постоянно прислушиваясь к окружающим звукам. На первый взгляд, этот лес был вполне себе обычным, как и прочие. Она видела зайцев и огненно-рыжую лису, прошмыгнувшую среди кустов, слышала протяжный волчий вой, ловила своей лягушачьей острогой рыбешку, плавающую в реке под тонкой ледяной коркой, но все эти дни из ее памяти не выходили упыри с горящими ледяными глазами. С наступлением темноты она всегда забиралась на дерево, или же разводила небольшой костер, часами вглядываясь в темноту.
Она споткнулась, не заметив камень под покровом мокрого снега. Осмотрев тропинку, Мира поняла, что была уже совсем близко. Уходя, она старалась запомнить как можно больше примет в этом черном лесу, чтобы было легче вернуться. Отец обучал ее и этому. Плох тот следопыт, который не замечает то, что лежит перед его носом. Мира устала, в горле было сухо, легкие жгло от холодного воздуха, руки закоченели от мороза, а сама она была зла на себя, что не нашла ничего кроме ветра среди голых деревьев. Но она обязана была вернуться. Пусть ни с чем, но ее ждут Жойен и маленький принц. Одно она знала уже сейчас - здесь они больше не останутся. Если будет нужно, она лично сгребет в охапку и брата и Брана, но уведет их из тех пещер. Они многое узнали и увидели, на этом хватит. Пусть хоть все упыри по вылезают из под белого снега и встанут у них на пути. Пусть. Она забралась на холм и увидела знакомую расщелину между чардревами. Последний ярд она почти бежала, продираясь сквозь сугробы.
- Жойен! - Она скинула капюшон и часть снега, не успевшего примерзнуть к нему, посыпалась на пол. Негромкий голос, эхом ударившись о стены, завяз в сумраке пещеры. Мира не решалась кричать, когда они были рядом, в их присутствии. - Жойен...